Отредактировано Aedelstan Selwyn (25.02.2025 17:12:36)

[indent]
Ему приходится потянуть за каждый палец, прежде чем перчатка окончательно соскальзывает с его руки, находя упокоение в боковом кармане теплых шерстяных брюк антрацитового цвета - такого же, как и все здесь. Аппарация - даже с помощью порт-ключа - на дальние расстояния не просто опасна, но и запрещена, поэтому ему пришлось проделать немалый путь, прежде чем он оказался… дома.

[indent]
Спустя очевидные полгода отец пристроил его стажером в отдел Международного магического сотрудничества, что на практике выглядело как отлучение от дома. Все эти пару лет он был кем-то вроде оруженосца мистера Артура Пруэтта, состоявшего тогда в должности заместителя начальника отдела, кем-то вроде виночерпия за круглым столом короля Артура. Мистер Пруэтт был еще относительно молод, полон сил и энтузиазма, ему едва минуло сорок лет, и миссия освежения контактов со старым и новым светом казалась ему очень привлекательной еще и потому, что родители начинали тревожиться за продолжение старшей ветви семьи - начальник Этельстана не был женат. Можно было сказать, что в этой миссии все сложилось исключительно удачно: Артур был приемлемо респектабелен, чтобы представлять Министерство Британии в международном сообществе, но не достаточно вовлечен в организационные дела отдела, чтобы его присутствие требовалось в Лондоне ежеквартально. К тому же, Артур Пруэтт, бывший добрым другом его отца, был хорошо знаком и ему самому. Так что их посольство, имевшее не только политические, но и исследовательские цели, превращалось в настоящее приключение.
Тем же летом стала очевидна и его отца безоговорочная непреклонность двухлетней давности: известие о начале войны застало его в новом свете. Следом пришла новость о повышении в должности в связи с трагическим событием: Артур сочетался узами священного брака и собирался остаться на острове. Для Этельстана это значило только одно: еще как минимум четыре весны он проведет вдали от дома, возглавив посольство, и еще пару лет посвятит изучению магии sag-gig-ga*, о чем в тот момент он еще не догадывался.
Известие о том, что отец просит его домой - с исключительной целью - застало его в Уруке, где аккадские маги по сей день творили магию крови, и песок оседал у него на ресницах мелкой кирпичной крошкой, когда он читал пергамент. Намерение отца повторно сочетаться браком не вызвало в нем никакого эмоционального отклика: это было ожидаемо. Его отец был в возрасте осенней зрелости, а сам Этель - единственным сыном, который не спешил обзаводиться семьей. Его тетушка, мисс Генелина, не имела детей. И не было ничего удивительного в стремлении отца расширить ландшафт семьи. Его отец, в ком все еще текла кровь Уэльских королей, был поклонником и хранителем устоев, локомотивом, самим воплощение британской аристократии.
Отец не сообщал имя невесты, и Этеля, нужно сказать, оно мало интересовало. Он вспомнил и перебрал в голове незамужних и рано овдовевших молодых женщин, и, конечно, выбрал среди них фавориток. Он сделал бы ставку на Катарину Флинт, но вовремя напомнил себе, что он не на скачках, чтобы делать ставки.

[indent]
Уэльс разворачивается перед ним во всем своем августовском безразличии, в котором только истинный северянин способен разглядеть радушие: в том, например, как запущена ветка плюща у камня входного наличника. Помедлив, Этельстан оставляет дорожную сумку у ворот - остальной багаж прибудет позже – и сворачивает с широкой подъездной дороги на мощеную булыжниками тропинку, что ведет в сад за поместьем. Одетые мехами влажного зеленого мха, стены замка кажутся ему мягкими, и он медлит возле одной, утопая пальцами в бархатной зелени и царапая ногтем скрывающийся под ней камень: только кажутся. Возникшее ненадолго неприятное чувство отчужденности выветривается из него с первым вдохом густого соленого воздуха, которым можно наесться в голодный год. Он должен был вернуться ещё неделю назад, но бюрократические процедуры с выдачей разрешения на последовательную аппарацию и подготовка портключа межконтинентальной дальности затянулись: до торжества оставалось меньше недели, так что гости уже наверняка начали прибывать, и он намеревается избегать встречи с ними еще какое-то время.

Тропинка вьется через сад, огибает замок и потом долго поднимается затуманенными полями высоко в гору, чтобы после этого ухнуть к океану крутой гравийной насыпью, на самом краю которой - на самом стыке земли, воды и неба - замерла хрупкая фигурка.

Он не знает, кто перед ним, но французский выговор почти сразу выдает в ней гостью с континента (а не Бранвен, дочь Ллира**, в чем он готов был увериться), а среди континентальных семей - темные волосы, белая кожа - безошибочно: Lestrange. Верно, приехала со своим отцом.

— Будете стоять здесь одна, вас украдут фейри или гвиллионы, mlle, — совершенно серьезно произносит он, игнорируя вопрос, и закуривает, с улыбкой отмечая про себя внимательный взгляд его гостьи. Собственная привлекательность для противоположного пола никогда не была для него секретом. Ветер снимает табачный дым прямо у него с губ.

За последние пару лет Этельстан приобрёл привычку много курить и мало есть, чему особенно способствовала месопотамская жара. Он был уверен, что даже его парадная шерстяная жилетка, которую он надел поверх рубашки, пахнет пыльным южным табаком: желтым, а не темно-коричневым, как британский.

Изабелла. Вот как ее зовут. Они виделись, когда ей не было и двух лет.

Волосы ее вились вокруг лица тугими блестящими прядями, будто это не волосы вовсе, а змеи, и рассыпАлись по плечам беспорядочной копной, спутанной немилосердным валлийским ветром. Во всем ее облике, манере говорить и успешных попытках держать себя было что-то, разительно отличающее ее от всех, с кем ему доводилось иметь дело. Искренность? Северный воздух был для нее смертелен: это было видно по выступившему розовому румянцу на коже, не привыкшей к соленому ветру. Этельстан  ловит себя на мысли, что не может отвести от него взгляд: и разрешает себе не отводить. 

— Но еще раньше простудитесь, если будете думать, что лето в этих краях похоже на настоящее, — он набрасывает на нее согревающие чары, не вынимая палочки, и подает руку: как подают ее не даме, но ребенку, особенно тщательно выбирая жест потому, что она так на него посмотрела, — составите мне компанию?

______________________

*sag-gig-ga (шум.) - черные головы (шум.). Самоназвание шумеров, древней цивилизации, проживавшей на территории Месопотамии (современный Ирак).
** Бранвен, дочь Ллира, — персонаж валлийской мифологии, одна из главных фигур в Мабиноги (сборнике валлийских сказаний). Она — сестра Брана Благословенного и Манавиддана, а также богиня любви и красоты. В легенде она выходит замуж за Матолуха, короля Ирландии, но их брак приводит к конфликту между Ирландией и Британией

Отредактировано Aedelstan Selwyn (17.03.2025 23:16:40)

— Может, это и к лучшему, – замечает он с улыбкой в голосе, когда ее рука выскальзывает из его ладони так же поспешно, как произносится фраза, - время пошло вам на пользу больше, чем мне. Этельстан привычно заводит за спину свободную руку, и выбирает неспешный шаг, ожидая, пока Исабель удастся подстроиться под его движение - раз уж она не решилась идти с ним под руку, – Но вам все же следует быть осторожней с фейри. Каких-то лет триста назад дочь торговца из Суонси вовлеклась в танец с феями на городской ярмарке, а очнулась столетия спустя: все ее близкие умерли, а она была так же молода и бесконечно одинока, – он выдерживает паузу, будто эта история может произвести хоть сколько-то внушительное впечатление, и заканчивает:  – Я смогу вас познакомить, когда мы окажемся в городе, - улыбка едва касается его губ, и он переводит взгляд на Исабель, чтобы понять, поверила ли она ему, но она смотрит только вперед, и полы мантии полощатся за ее плечами, словно черные крылья.

Какое-то время они хранят молчание, и Этельстан думает о том, как сильно ему не хватало ледяного валлийского ветра, голых серых камней, похожих на сухие драконьи сердца, молочных туманов и влажных насквозь ковров из мха, в которых ботинки промокают почти моментально - даже его дорожные туфли, пережившие дожди, скалы и бесконечный песок.

Он замечает, что Исабель забралась на очередной камень и терпеливо ждет, пока она осмотрится по сторонам, морща носик. Им еще долго идти, а она уже устала: это неудивительно. Этельстан снова подает ей руку - словно это единственная его задача при ее дворе, - размышляя, насколько это превращает их сегодняшнюю прогулку в игру. На этот раз она оставляет свою ладонь в его чуть дольше - как будто весь этот жест спланирован ею из чувства вины за первую свою детскую поспешность.

Они продолжают свой неспешный путь, тон которому задает он сам, и отвечает ей: что солнце бывает, но не чаще, чем случается деревенская ярмарка в пригородах Суонси, иначе говоря, не чаще раза в год. Более того, деревенская ярмарка буквально приурочена к выходу солнца. Что специальный глашатай ежедневно встает до рассвета, чтобы по всполохам в небе понять, будет ли день солнечным. И, если будет, - трубит в специальный рог, чтобы все поскорее доставали свои наряды и откупоривали бочки с вином. Что вернуть солнце может помочь и амулет из сердца океана - совершенно прозрачного камня, - и так в детстве он, Этельстан, однажды устраивал ярмарку трижды за лето, просто разгоняя тучи этим самым амулетом, пока его тетя не сообразила, в чем дело. Все пальцы у него тогда были исколоты в кровь: амулет требовал магии рода. Он говорил также, что успокоить воздух можно только кольцом черного ветра - и так он, Этельстан, в детстве хотел угомонить ветер, но все перепутал, и в тот же вечер к их берегам впервые за столетия прибило несколько торговых судов, люди на которых перевозили индийские специи: и с тех пор он на дух не переносит карри - так его все переели в тот год. По его лицу совершенно невозможно было понять, шутит он или говорит правду.

И пока он говорил, они добираются, наконец, до высокой отвесной скалы на самом краю мыса, за которым открывается вид на бушующий океан. От вида бескрайней свинцовой стихии, вязкие тугие валы которой разбиваются яростной пеной о скалы, дух перехватывает даже у него. Серое небо сливается на горизонте с океаном такого же цвета, превращая все вокруг в единое матовое пространство загрунтованного холста, которое могло бы показаться безжизненным, но Этельстану кажется сейчас сосредоточением природы в ее первозданном могуществе. Он едва уловимо меняется в лице, становясь наконец - впервые - совсем настоящим и устремляясь взглядом вдаль, забывая, что он здесь не один. Один, два… Волны накатывают одна за другой, лениво качаясь на хребте океана, пока, наконец, череда волн не взрывается девятым валом – надо же, не разучился различать, – брызги которого едва не достают (достают) до них с Исабель. Он оборачивается, и ее выразительные глаза на сей раз застают его врасплох. Но он моментально берет себя в руки, прочищая горло.

Приводил ли он кого-то сюда? Определенно, не приводил. Ему некого было привести сюда: к своему детскому тайнику, последний клад в который он заложил перед отъездом в год своего совершеннолетия. Все свое детство он провел в одиночестве. Он молча подает Исабель руку, – согласно заведенной ими игре, – и кивает на пещеру у кромки воды, спрашивая, рискнет ли она теперь встретиться с фейри?

– Я не ребенок, чтобы верить в сказки, мистер Селвин, – произносит она, наконец, не раздраженно вовсе, как он мог бы ожидать, а как-то вдруг совсем устало. Но ему некогда разбираться в этом, потому что…
– Это никакие не сказки, Исабель, – он произносит ее имя впервые, да еще и так фамильярно - как будто он не наследник огромного состояния всей этой серой хмари вокруг и не погрязший в неотложных обязательствах руководитель посольской миссии, а она - не приехавшая к свету девица на выданье. В нем просыпается мальчишеский азарт, когда он увлекает ее под высокие своды пещеры.

Селвин смеется легко ее шутке, про себя отмечая, что юность - совсем не помеха ее уму, и что это — почему-то — очень приятно, и еще: что он, возможно, слишком много внимания уделяет этим мыслям.

— Это говорит мне девушка, неизвестно откуда взявшаяся посреди прибрежной полосы в своей легкой мантии, — невозмутимо замечает он, уворачиваясь от очередного сталактита.

Он собирается свернуть к тайнику как раз тогда, когда она касается вдруг его локтя, так что, повернувшись,  оказывается к ней непозволительно близко в этой вязкой ледяной темноте; так близко, что может слышать аромат ее кудрей, растрепанных соленым ветром. Она беззвучно ойкает, отступая назад, но он рефлекторно останавливает ее, касаясь ладонью спины: назад здесь ходить нельзя, — зачем-то поясняет он, чувствуя потребность пояснить свои действия, но не уверенный, что она поверит в эту небылицу, в которую - в отличие от всех остальных - искренне верил он сам, — Только вперед.

Ее мантия собралась у него под ладонью широкими складками, впервые давая ему отчетливое представление о том, насколько хрупка его внезапно обретенная собеседница: — Прошу прощения, — он отпускает ее и несколько раз щелкает пальцами, из-за чего под потолок устремляются несколько приглушенных огоньков, словно светлячки слишком долго были в спячке и теперь светят своими запылившимися брюшками. Он напоминает себе, что ему давно не семнадцать, чтобы разрешать себе вести себя подобным образом.

— Уэльс научил меня не верить красивым девушкам, одиноко разгуливающим по побережью, — Этельстан возвращает себе заговорщицкий тон, а вместе с ним - и безопасную плоскость общения взрослого мужчины с юной девушкой, будто и не было только что ее в его руках - так близко, — Так что я планирую удостовериться, что вы не фейри. Могу я попросить вас встать вот сюда? — Он указывает на плоский камень у самой стены чуть левее от них.

— Ваша матушка совершенно права, — кивает он и делает шаг к сплошной каменной стене, словно забывая о своей гостьей на время. Он щелкает запонкой и закатывает рукав рубашки, обнаруживая рисунок на коже из нескольких черных линий, по кругу обнимающих его руку чуть выше запястья; вынимает палочку и касается ею ладони, беззвучно произнося короткое заклинание: губы его шевелятся в неверном свете пляшущих у потолка светлячков, а потом ладонь расцветает кровавым маком. Селвин касается ладонью стены и произносит несколько коротких фраз, разобрать которые возможно, но понять - вряд ли. Густая кровь, смешиваясь со скопившейся на стене влагой, короткими ручейками стекает по стене вниз.

Через несколько мгновений тишины своды пещеры пронизывает низкий рокот, расслышать который не мешает даже гул океана, и каменные стены, содрогнувшись под его ладонью, расходятся в стороны на пару дюймов, обнажая небольшое углубление, которое легко принять за естественную расщелину в стене, которая вряд ли привлекла бы чье-то внимание.  Этельстан очищает ладонь заклинанием и убирает палочку, доставая из образовавшегося углубления пару вещиц, среди которых легче всего разглядеть покрытое патиной серебряное кольцо с шестиугольным камнем черного цвета, которое почти сразу скрывается в кармане его брюк.

— Но теперь вы видите, что я самый обычный человек: из плоти и крови, — произносит он, повернувшись. На раскрытой ладони он протягивает Исабель небольшой камень из серого прозрачного камня, который явно был вынут из воды - так округлы были его грани. В приглушенном свете видно, что дымка в его прозрачной толще медленно движется, словно туман и предгрозовые облака заключили в стекло.
— Это камень Сердца Океана. Помните, я говорил, что он способен разогнать туман, когда вам захочется солнца, — поясняет он. И добавляет, когда видит, что Исабель мешкает, — Не переживайте, про городские ярмарки я пошутил.

Отредактировано Aedelstan Selwyn (01.03.2025 12:31:22)